Сколько детей будет в семье – трое или один

Свой ответ нашла семья Наташи.

Когда мы с будущим мужем собирались пожениться, был один вопрос, при  обсуждении которого мы никак не могли прийти к согласию. Это был вопрос  о количестве детей в нашей семье. Я хотела минимум трех, а он считал,  что и одного вполне достаточно.

Были мы тогда очень молоды. Я  только-только поступила на первый курс медицинского института.

Будучи уже на 5 курсе во время цикла детских болезней в клинике я  увидела мальчика. Было ему 4 года, у него был тяжелый врожденный порок  сердца, и был этот мальчик отказником из дома ребенка. Диковатый, не  умеющий разговаривать, плохо понимающий обращенную к нему речь, с  синеватым личиком, в вечно мокрых колготках и расстегнутых сандаликах.  Когда я пыталась поговорить с ним, он прятался от меня за мебель, а  потом выглядывал оттуда и застенчиво улыбался. Так впервые я увидела  СИРОТУ.

Мы решили усыновить ребенка. Студентам детей на усыновление не давали,  но сразу по окончании института мы встали на учет в органы опеки и стали  ждать, когда нам предложат малыша. Муж настаивал на том, чтобы это была  обязательно девочка. И вот нам позвонили из дома ребенка и сказали, что  есть для нас девочка.

А когда на следующий день мы пришли туда, главный  врач сообщила, что есть ещё и мальчик, которого можно усыновить и  предложила посмотреть обоих. Сначала принесли мальчика. Это был упитанный, доброжелательный  девятимесячный малыш. Он улыбался нам во весь рот и радостно подпрыгивал  на коленях.

Потом привели девочку. Нет, её не привели, а притащили. Она  упиралась изо всех сил, шаркая сандаликами по коридору и громко вопя.  Под глазом у неё красовался здоровенный синяк, а зеленые сопли были  размазаны от ушей до подбородка.

Это чудо-чадо водрузили к нам на  колени, она сразу начала отбиваться, извиваться и пронзительно орать мне  в самое ухо. И ещё она на редкость невкусно пахла.

В общем, я  почувствовала настоящее облегчение, когда малышку у меня забрали и  унесли обратно в группу. Главврач спросила: «Ну что, кто вам понравился,  кого будете брать?».  На что мы ответили хором: я – «мальчика», а муж –  «девочку».
Главврач хотела нам дать время подумать, но я поспешно  согласилась: «Пусть будет девочка. Мы не будем думать».

Через две недели в нашем доме поселилась дочка, которую мы назвали  Настенькой. А её первым именем назвали большую куклу, оставшуюся ещё со  времен моего детства.

Характер у девочки нашей был свирепый, первая встреча была лишь  прелюдией к будущим скандалам и выяснению, кто будет «командовать  парадом» в нашем доме.

Она заметно отставала в развитии по сравнению с  домашними сверстниками, но самое неприятное было не это. У неё было  нарушение привязанности.

Откуда мне, молоденькой девчонке, тогда было  знать, что это обычное поведение для ребенка, перенесшего раннюю  эмоциональную депривацию – уходить с любым понравившимся взрослым,  предпочитать любую приветливую тетю собственной маме, никого не жалеть и  никому не сопереживать.

Но время шло, и дочка наша всё больше и больше  одомашнивалась – менялось поведение, появлялись первые ниточки  привязанности. В её неполных пять лет у нас родилась наша вторая дочка – Анюта.

Прочитав всю доступную литературу по психологии усыновления, я полагала,  что нашей приемной дочери нужно открыть правду о её происхождении как  можно раньше. Однако папа наш был категорически против. А когда девочек  стало двое, стало и того труднее – они не должны были чувствовать своё  неравное положение в семье. И мы сохраняли тайну.

Часто спрашивают, а  можно ли любить одинаково кровного ребенка и приемного.
Я думаю, что в  принципе нельзя любить двух детей одинаково. Потому что это разные дети,  и чувства по отношению к ним тоже различны.

Пока младшая дочь была  крошкой, с ней у меня была чисто физиологическая связь. Это был мой  детеныш – где-то на глубоко подсознательном животном уровне. И я ощущала  чувство вины по отношению к старшей – ведь с ней у меня подобных  ощущений никогда не было.

Но время шло, дети росли, и в какой-то момент  я поняла, что они очень разные, но одинаково мои, две бесконечно дорогие  мне девочки. И я перестала думать на тему того, а «правильно» ли я их  люблю.
И вот прошли годы. Много лет.

Наша старшая дочь закончила школу и уехала  в столичный город учиться в вузе. Я рассказала ей о том, что она  удочерена, совсем недавно.

Нам удалось сохранить тайну усыновления  несмотря на то, что мы живем в небольшом городе и все окружающие были в  курсе, что девочка у нас приемная. Вот так нам повезло, хорошие люди  живут рядом с нами.

Оказалось, что и многие её друзья знали об этом. Она  у нас умница, стойко перенесла стрессовую ситуацию, связанную с этим  известием.

Мы поддерживали её, она нас, наша семья стала только крепче и  сильнее, исчезли недоговоренности и страхи, которые не оставляли меня  все эти годы.

Первая дочь выросла, вторая стала подростком, у неё всё больше своих  интересов, всё меньше времени она проводит дома. Но именно она впервые  сказала нам: «А давайте возьмем маленького ребенка из детского дома».
Озвучила мои тайные и ещё не оформившиеся во что-то конкретное мысли.

Муж сперва даже слышать не хотел об этом. Но… капля камень точит. 
Исподволь, ненавязчиво, я возвращалась ещё и ещё раз к этому разговору.  Показывала фотографии деток на усыновительских сайтах. Смотрели вместе  передачи по местному телевидению, где рассказывалось о детях из нашего  детского дома. И вот в один прекрасный день он сказал: «Ладно, только  пусть это опять будет девочка». Девочка так девочка, я не спорила.

Быстренько собрали необходимые документы, пришли в детский дом.
Я  заранее знала, какого ребенка я буду искать: девочку от 5 до 8 лет, без  СДВГ (поскольку старшая была гиперактивной и я хотела облегчить себе  жизнь), и без заболеваний, при которых ребенку нужно будет отдельно  готовить (поскольку я не кулинар ни разу и семья живет преимущественно  на полуфабрикатах).

И привели нам трогательную, махонькую, как  Дюймовочка, семилетнюю девчушку с копной русых кудрей. И оказалось, что  у неё ярко выраженный СДВГ и заболевание, при котором нужно соблюдать  весьма специфическую и очень строгую диету.
И мысли мои сразу услужливо  заработали в другом направлении: если мы уже справились и вырастили  одного гиперактивного ребенка, то почему бы нам с нашим опытом не  вырастить и второго похожего?

И кому, как не мне, доктору с большим  стажем и опытом, взять в семью ребенка с серьезным заболеванием, из-за  которого эта девочка со статусом и без сиблингов оставалась до семи лет  в детском доме?

И вот в нашей семье три дочери. Младшую зовут так же, как мы когда-то  назвали нашу старшую. Чтобы не путаться с одинаковыми именами, мы зовем  её Асей. В сентябре она пойдёт в первый класс. Я знаю, что легко нам не  будет. СДВГ, неврологические проблемы, соматическое заболевание,  адаптация в семье и школе – букет не для слабонервных. Но я верю, что мы  справимся и пройдем этот путь ещё раз – от дверей детского учреждения  для детей-сирот до дверей во взрослый мир, куда уйдет через одиннадцать  лет наша взрослая, уверенная в себе, социально адаптированная дочь.

Через два месяца у нас с мужем будет серебряная свадьба. Недавно я  напомнила ему наш давний спор о том, сколько детей будет в нашей  семье. У нас их трое – один кровный и двое приемных. Подумав, мы  решили, что в том нашем споре нет проигравших.

Наташа,  май 2010 г.